|
|
В Берлине в дни Победы Красной Армии.
Фото специального военного корреспондента "Известий" Г. Самсонова. |
Николай ПОГОДИН.
Великий день, священный час, непостижимые минуты, и ты, простой, обыкновенный человек, один из миллионов вдруг в эти минуты сливаешься с величием победы, возносишься над миром на гордых крыльях славы твоего народа, твоей матери-родины.
Неслыханная высота - невиданное время.
Свершившееся не поддается никаким сравнениям. Ум человеческий еще не может сразу охватить громадности события. Мысли проносятся вихрем. Сердце озаряется великим счастьем, дух наполняет гордость, - непостижимые минуты!
И вот, как бывает со всеми нами в минуты счастья, в памяти встают другие вечера, другие ночи над Москвой. Да так ли? Были ли они, другие ночи?.. Зачем они сейчас пришли на ум? Октябрь с мокрыми хлопьями снега... Да, это было. Я помню, как в эту светлую сейчас, сияющую электричеством и страшную тогда от воя ветра и забитую стеклом комнату летели мокрые хлопья снега. Moй громкоговоритель шуршал и трепетал. Закутавшись в пальто, я ждал каких-то сообщений. Теперь не помню. Но мысль опять наводит на свое, как бы указывая мне, что там, в этих ночах, таится что-то незабываемое и, может быть, такое же священное, как этот час великой окончательной победы над врагом.
"Разгром немецких империалистов и их армий неминуем".
Когда же это было сказано?
В одну из тех ночей, в канун седьмого ноября...
Ведь вот чего не надо забывать. Как в самые, казалось бы, немыслимо тяжелые мгновенья великий дух и гениальный ум самого человечного Человека видел, знал то скрытое от многих взоров, что ныне обыкновенному, простому человеку еще кажется непостижимым.
Нет, не напрасно память воскрешает эти ночи, когда на дальних подступах к Москве навеки кончилась немецкая молниеносная война и кончились навеки горделивые надежды поработить, унизить древнюю столицу русских и насмеяться над новой всемирной миссией Москвы.
Да будут вечно чтимы эти ночи! Да будет несравненной и немеркнущей память о том времени, когда впервые мир узнал, на что способен наш народ, оставшийся наедине с развязанной и разнузданной силой гитлеровского империализма.
Тогда сбывались пророческие гордые вдохновения Александра Пушкина:
...Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский oт побед отвык?
Иль мало нас? или от Перми до Тавриды,
Oт финских хладных скал до пламенной Колхиды,
Oт потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?
Так высылайте ж нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.
И в те часы на устах Иосифа Виссарионовича прозвучало имя Пушкина, - шестого ноября девятьсот сорок первого года - поставленное рядом с именами Ленина, Толстого, Суворова, Кутузова, - какая это была светлая, возвышенная мысль гордой, пламенеющей души!
И если было чудо в те легендарные часы истории, то этим чудом следует назвать парад войскам 7-го ноября, парад, которого не найдешь в истории, где сама дерзость была пророчеством, что никогда сапог захватчика не отобьет своих шагов на Красной площади и Кремль не отзовется эхом никому из них и никогда.
Чудесным было это проникновенное выражение народного характера с его непокоримостью, неувядаемостью перед самыми страшными испытаниями, которое тогда явилось изумленному миру на Красной площади, - но думаю и смею утверждать, что никто, кроме нас, людей современных советских понятий и традиций, так хорошо, так правильно не понял, что выразило это легендарное шествие войск на Красной площади. И чем левее встают воспоминания, тем шире видишь связь эпохи, неутомимые и грозные предначертания, перед которыми сегодня стал на колени раздавленный и загнанный на собственной земле гитлеровский империализм.
Свершилось, - эта мысль нас все равно сейчас ошеломляет - по-человечески, по чувствам, свойственным живому сердцу, ты покоряешься сегодняшнему ликованию, но вспомни, - это под Москвой когда-то рано утром опустились на одно колено наши полки, и тогда была дана первая клятва советской гвардии.
Был страшный холод, туманные и долгие рассветы, воронье металось по дорогам. В стужу и метели, в туманы зорь и непроглядных вечеров вело людей то высшее прозренье духа, которое единственно раз и до смерти рождает только одна веpа и переходит в клятву, создает героев, потрясает ослепленною врага, - вера бесконечная, невозмутимая. Эту ничем невозмутимую веру дала великая сталинская всенародносгь, в которой никогда не разобщены самые высшие идейные понятия и малые простые мысли человека. И неминуемые сталинские грозные предначертания, перед которыми сегодня до конца повержен в прах гитлеровский империализм, - это громадная, нескончаемая вера в свой народ.
Так дерзновенно и величественно рождалась под Москвою гвардия. Какая сила веры, уважения, какая ленинская прозорливость и великолепная мечта о славе тех знамен гвардейских, которые теперь полощет ветер Эльбы, Балтики, Дуная! Быть может, эти мысли не так уж и стройны, но сейчас позвольте не останавливать стремительный их ход. Сейчас им тесно в рамках обычных правил изложения. До боли хочется сейчас - именно сию минуту как-то очутиться в нашем Подмосковье и отыскать среди полей и сел тихую подомшевшую уже в четвертый раз могилу панфиловцев, снять шапку и поклониться им от глубины души. Я знаю, там воочию, с живой силой в образax живых, сияющих, немеркнущих предстанет все минувшее, оно сольется с настоящим и даст ему свой строгий и проникновенный смысл.
Ни одной капли крови не пропало даром. Впервые под Москвою немцы выучились говорить:
- Гитлер капут.
Это именно случилось под Москвою, когда в газетах появились фотографические снимки, так удивительно напоминающие нам старинные гравюры, изображающие картины восемьсот двенадцатого года.
...Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.
Свершилось все до полного конца, на чем стояли и присягали старые гвардейцы-ветераны. Это не поэтические образы восторженного пера, а живые люди, сама жизнь.
Да, были эти ночи, черные, багровые ночи октября, с мокрым снегом, летевшим в мое разбитое окно, но пронеслись они над ширью наших городов и сел, как удивительное мгновение истории, которое лишь предвещало нынешний конец другой столицы, другой, враждебной силы. Берлин лежит в руинах, в тупом отчаянии. Да, он, униженный, покрылся белыми полотнищами покорности и страха, униженный, осмеянный, уничиженный за все, за все, чего не перечесть, от страшного презренья к человечеству до каннибальства.
Я нынче радуюсь сраму и позору этой вот Германии господ, ее конечной гибели, ее уничтожению. На моей памяти сложилось и укоренилось это новое отвратительное понятие, связывающее себя с именем "Германия". И если ныне испустило свой последний вздох это чудовище, то вместе с истинными демократами всего мира мы скажем с глубочайшей радостью:
- Свершилось... Наконец, оно сбылось.
Они, - эта Германия господ, - в своем диком самообольщении когда-то устанавливала новый вид земного шара, где совершенно исчезал Советской Союз, который снился им, как смутное географическое понятие.
И вот теперь наш автоматчик естественным порядком отписывает своим родителям:
- Я в Берлине. Несу службу в рейхстаге.
Географическим понятием, пока суд да дело, не в снах, а просто, по разделенью на территории фронтов и оккупационных войск, стала гама Германия.
- Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Мысли, мысли... или, вернее, это чувства человека, которые стремятся разом все, о порыве радости вылиться в словах, и слов все нехватает для выраженья этих чувств.
Вдруг возникает в памяти пустое, бурое от зноя поле над Волгой, великая степная тишь. Пятнадцать лет назад я был счастливым свидетелем закладки в поле первенца советских пятилеток именуемого тогда Тракторостроем. И ровно за год мы с безвестным горным штейкером сидели на горе Магнитной, и он меня серьезно уверял, что вся эта гора действительно наполнена рудою, и вот какие-то зловредные металлурги Юга доказывают нашему правительству, что даже и горы Магнитной будто бы не существует и ее выдумал лишь для учености какой-то глупый путешественник. Все это было, начиналось на пустых местах - и Сталинградский тракторный завод, и Магнитогорск, и многое, чего теперь действительно не описать.
- О ваша техника, о ваша артиллерия! - с каким ужасом теперь это повторяют раздавленные немцы. Весь мир, даже враждебные нам силы и сам враг признали навек за Сталинградом значение символа, чего-то более высокого, чем сама битва, чего-то выходящего за пределы узаконенных понятий. Да, это правда. У нас есть своя новая история, которую нельзя понять по узаконенным понятиям. Ее надо искать в вагоне Сталина на Царицынском вокзале, в переговорах Ленина со Сталиным, потом надо понять национальное значение первенца наших пятилеток, гигантскую борьбу нашего народа за свой индустриальный строй социализма... Heт, очень многое надо понять и пережить, и выстрадать, чтобы прочувствовать священный символ Сталинграда. И если многие серьезно размышляющие люди обоих полушарий считают, что символ Сталинграда - это на века, то так и надо понимать, что на века, и не пытаться перевести этот великий, реальный символ в область поэтических понятий. Сталинградские знамена и реальные военные традиции, родившиеся в Сталинграде, - это, как думается, отнюдь не политические понятия и для плененного в Сталинграде генералитета, и для тех последних капитанов германского фашизма, которые поставили свои подписи на акте безоговорочной капитуляции.
Сталинградский символ - это закат германского фашизма со всей его империей, закат, уход с исторической сцены, могила. Только так на вещи смотрит советский человек, который знает, что никогда, ни при каких условиях уже не повторится эта дьявольская игра немецкого империализма, кровавая, проклятая игра в завоеванье мира. Могила, кол осиновый, и больше ничего, - нас не смущают траурные флаги в Португалии на мнимую или действительную гибель Гитлера. Служите панихиды. В победе над Германией народ наш завоевал свое будущее, - свободу, право на созидание своего общества, своего собственного мировоззрения, своей культуры. Я не хочу сейчас перечислять те не поддающиеся рассудку злодеяния, перед которыми теперь само понятие варварствa уже ничего не означает. Мы это знаем и ничего прощать не собираемся. Все это записано и обнародовано в торжественных актах СССР, Англии, Соединенных Штатов.
Как над Москвой и Сталинградом наши первые победы простирались в будущее, которое сегодня признают все свободомыслящие народы, так и возвещение окончательной победы над врагом из нынешнего дня простирается в огромную перспективу будущего, которая сейчас стала реальным фактом краха и уничтожения германской армии.
Свершилось...
Народ наш достиг вершин своих трудов и подвигов. Неслыханная высота истории. Невиданное время.
Великий день! Мы так его назвали,
Пред ним стеною дым пороховой.
Над пеплом, гарью, грудами развалин
Был поднят стяг победы боевой.
И там, где бились воины простые,
Размашисты, суровы, горячи,
Победа распростерла золотые,
Прямые, незакатные лучи.
На мрамор занести б всех поименно
Солдат России, чтоб в века, в века.
Да, чтоб над этим мрамором знамена
Простреленные рвались в облака!
Друзья, подруги, граждане, народ, -
Вот он пришел - день радости высокой!
С усталых лиц сотрем соленый пот
И поглядим с улыбкою широкой
Нa все вокруг - на солнце и сирень,
На жизнь, на май, - на первый мирный день!
- Мы победили! - В этих двух словах
Награда нам за пот и кровь и муки,
За тяжесть лет, за детский стон и страх,
За горечь ран и за печаль разлуки...
Давайте вспомним в этот светлый час
О тех, кто душу положил за нас!..
В ушах еще не смолкнул гул войны,
И жжет глаза последний дым сражений.
Но нынче все сердца освещены
Победной, ясной радостью весенней,
И, кажется, вздохнула вся земля -
Дома и люди, рощи и поля.
Спасибо нашему великому Отцу,
Поклон ему земной и всенародный,
И нашим маршалам, и каждому бойцу
За ратный труд, за подвиг благородный!
Всю Родину обнять хотел бы я.
Мы победили! С праздником, друзья!
От специальных военных корреспондентов "Известий".
Л. КУДРЕВАТЫХ, Л. СЛАВИН. БЕРЛИН, 9 мая.
Восьмое мая 1945 года - исторический день. Событиям его будут посвящены книги. Хроника его войдет в учебники и справочники. Счастлив тот, кто был свидетелем незабываемых сцен.
Знаменательный день начался в аэропорту Темпельгоф. Огромные ангары его украшены голенастыми, горбоносыми орлами, в стиле той аляповатой, грубой прусской скульптуры, которая так характерна для Берлина. Мы проезжаем мимо глубоких воронок, мимо крошева немецких самолетов, мимо обломков строений. Огромное летное поле, обрамленное железобетонными дорожками и квадратами, несколько дней назад было еще ареной горячего боя. Сейчас оно прибрано. Зеленеет трава, тянутся к солнцу цветы. На аэродроме оживление. Около советских истребителей дежурят летчики, участники многих воздушных боев. Прибыли машины с генералами Красной Армии, представителями советской печати, операторами кинохроники.
Хочется запомнить каждую" деталь этого замечательного дня. Зной в воздухе. На древках, воткнутых в землю, развеваются государственные флаги союзных держав. Вокруг - туманный силуэт Берлина. Прилетели из Москвы члены американского посольства. Они легли на траву аэродромного поля, пестро желтеющего цветами, и нетерпеливо вглядываются в белесое берлинское небо.
С могучим жужжанием взвиваются в воздух восемнадцать советских истребителей. Их ведет майор Тюлькин, участник героических боев под Сталинградом. Они летят на запад, навстречу союзным делегатам. Это будет их почетный эскорт.
13 часов 50 минут. Слышен рокот приближающихся тяжелых самолетов. В воздухе появляются два "Дугласа", затем приближается третий. Сделав над аэродромом два приветственных круга, первым идет на посадку "Дуглас" серебристого цвета. Машина подруливает к бетонной площадке, разворачивается. Открываются двери, из кабины выходит представитель Верховного Командования экспедиционных сил союзников, главный маршал авиации Теддер. За ним следуют командующий стратегическими воздушными силами США генерал Спаатс, командующий военно-морскими силами союзников в Европе адмирал Бэрроу. Приземляются и две других машины.
Волнующий момент: первая встреча с союзниками в Берлине. Казалось, что это не только советский и союзный военачальники пожимают друг другу руки, но и армии, народы, объединенные братством своей великой победы.
Сэра Теддера, генерала Спаатса, адмирала Бэрроу встречают и приветствуют генерал армии Соколовский, начальник гарнизона и комендант города Берлина генерал-полковник Берзарин, генерал-лейтенанты Боков и Васильев. Сводный оркестр исполняет гимны трех великих союзных держав. Полковник Лебедев отдает рапорт сэру Теддеру. Глава делегации вместе с прибывшими обходят почетный караул.
- Этим парадом, - говорит сэр Теддер, - нам оказана большая честь.
В ответ над аэродромом гремит многолосое "ура".
Сэр Теддер подходит к микрофону и произносит несколько слов. Он говорит:
- Я являюсь уполномоченным главнокомандующего Эйзенхауэра. Очень рад приветствовать советских маршалов и генералов, а также войска Красной Армии. Особенно я рад потому, что приветствую вас в Берлине. Союзники на западе и востоке в результатe сотрудничества проделали колоссальную работу. Мне оказанa большая честь - передать самые теплые приветствия нашему русскому союзнику.
 |
Опускается четвертый "Дуглас". В нем доставлены представители разбитой, разгpoмленной германской армии. Они пошли кучкой, держась с какой-то деревянной напряженностью, не оглядываясь по сторонам, чтобы не видеть Берлина.
Впереди идет фельдмаршал Кейтель, нервически сжимая в руке маршальский жезл. За ним - генерал-адмирал Фридебург и генерал-полковник Штумпф.
Многое вспомнилось при взгляде на них: и раны Сталинграда, и страдания Ленинграда, Ковентри, и горечь Компьена. Понурые, мрачные идут немцы мимо развевающихся государственных флагов союзных стран, реющих над Темпельгофом.
Машина с немцами проехала сквозь Берлин по пути к дому, где поверженному врагу предстояло подписать безоговорочную капитуляцию Германии.
На Франкфуртер-аллее воздвигнута арка. Она увенчана, изображением ордена Победы. Ее украшает надпись: "Красной Армии слава!" Машина с немцами проехала рядом с этой аркой. Для них она - арка бесславного поражения.
За аркой начинается район Карлсхорст. Название это отныне останется в веках. Здесь стоит здание Военно-инженерного училища. Его изображение войдет в школьные учебники как символ победы над фашизмом. В этом здании 8 мая 1945 года Германия подписала капитуляцию.
|
|
В промежуток времени между прибытием представителей союзного командования и подписанием акта о безоговорочной капитуляции Германии состоялся визит главного маршал авиации Теддера к маршалу Советского Союза Жукову. Сэр Теддер поздравил маршала Жукова с победой. В намять исторического события он передал ему нарядное белое шелковое знамя. Тов. Жуков в свою очередь поздравил представителей союзного командования.
Маршала Жукова посетил и поздравил с победой от имени генерала де Голля и французского народа прилетевший в Берлин генерал Делатр де Тассиньи. Он подчеркнул, что Красная Армия и русский народ своей героической борьбой помогли освобождению Франции.
|
|
Подписание акта о безоговорочной капитуляции состоялось глубоким вечером в большом и строгом зале Военно-инженерного училища. Для участников конференции приготовлены длинные столы. Зал украшен флагами Советского Союза, США, Великобритании, Франции.
Напряженное ожидание. Взоры устремлены к двери. В зал входят маршал Советского Союза Жуков, главный маршал авиации Теддер и остальные союзные представители. Кресла, стоящие под национальными флагами, занимают маршал Жуков, сэр Теддер, генерал Спаатс, заместитель народного комиссара иностранных дел Вышинский, адмирал Бэрроу, генерал Делатр де Тассиньи. В зале много генералов Красной Армии, участников боев за Берлин.
Обращаясь в присутствующим, маршал Советского Союза Жуков говорит:
- Господа, - мы собрались здесь: по уполномочию Верховного Главнокомандования Красной Армии - заместитель Верховного Главнокомандующего маршал Советского Союза Жуков, по уполномочию Верховного Главнокомандования экспедиционных сил союзников - главный маршал авиации Теддер; здесь также присутствуют генерал-полковник американской армии Спаатс, от французской армии генерал Делатр де Тассиньи - принять условия безоговорочной капитуляции от командования вооруженных сил Германии. Я предлагаю приступить к работе и пригласить сюда уполномоченных германского командования.
Звучит краткое приказание:
- Пригласите сюда представителей немецкого верховного главнокомандования для принятия условий безоговорочной капитуляции.
Входят генерал-фельдмаршал германской армии Кейтель, генерал-адмирал Фридебург, генерал-полковник Штумпф в сопровождении ад'ютантов.
Снова говорит маршал Жуков:
- Господа, сейчас предстоит подписание акта безоговорочной капитуляции. Я обращаюсь к представителям германского верховного главнокомандования с вопросами, имеют ли они на руках акт, познакомились ли с ним, согласны ли представители германского командования подписать этот акт?
С этими же вопросами к представителям командования немецкой армии обращается главный маршал авиации Теддер.
- Да, я согласен, - тихо произносит Кейтель и передает маршалу Жукову документ Главной ставки, подписанный гросс-адмиралом Дениц, уполномачивающий Кейтеля, как шефа командования вооруженными силами и одновременно как командующего армии, фон-Фридебург - как командующего военно-морскими силами, Штумпф - как представителя воздушных сил - подписать акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил.
Необходимые формальности соблюдены. Маршал Жуков предлагает уполномоченным верховного командования германской армии подойти к столу и подписать акт. Один за другим Кейтель, Фридебург и Штумпф подписывают акт.
Акт подписан. Один экземпляр акта, составленного на трех языках, вручается фельдмаршалу Кейтель. Маршал Советского Союза Жуков об'являет:
- Немецкая делегация может удалиться.
В. БЕЛИКОВ, Ник. ЖДАНОВ.
Никто не спал - не мог спать, не хотел спать. Весть о победе родилась в ночной час. Ее ждали. Она возникла в минуты, наэлектризованные предчуствием победы! И, когда диктор об'явил по радио, что передачи будут продолжаться до половины четвертого утра, все жадно прильнули к рупорам.
Два часа десять минут! Наступила торжественная минута. Радио сообщает: Германия капитулировала безоговорочно и до конца. Победа! Это священное слово пробудило в каждом чувство непередаваемой гордости за свою страну, за весь наш великий народ. Свершилось то, чего ждали, к чему стремились, что стоило крови, труда, напряжения, титанических усилий. И первая мысль, первый порыв - итти туда, где Кремль, где великий Сталин, где великая могила Ленина, - на Красную площадь.
Часы на Спасской башне показывают 3.15. Прожектор освещает ярко красное полотнище над широким куполом здания правительства. Древние зубчатые стены, башни, купола - родные, близкие каждому контуры Кремля - будят в душе непередаваемые чувства.
У мавзолея, освещенного сверху пламенем ламп, стоят юноши, девушки, офицеры, рабочие. Стоят, замерев в благоговейном молчании. Многие целуют друг друга, обнимают. Нельзя передать волнение, которое испытывает каждый. Высокий юноша, волнуясь, кричит:
- Товарищу Сталину - ура!
И все, кто находится на площади, подхватывают его возглас. И долго, восторженно гремит "ура" в честь великого организатора и вдохновителя победы.
Люди все прибывают и прибывают.
- Кто вы? - спросили мы подходившую к площади новую колонну.
- Народ! Мы - народ! - ответил хор голосов.
Это были и не сослуживцы, и не сокурсники, и не рабочие одного цеха, решившие вместе ради торжественного момента выйти на улицу. Это незнакомые друг другу люди и вместе с тем бесконечно близкие. Их об'единило наше общее дело. Да, это - сам народ.
Среди юных девушек, мальчуганов, которым тоже не спится в эту ночь, идет подхваченный под руки пожилой майор в потертой фронтовой шинели. Какой-то моряк, не в силах сдержаться, отходит в сторону и вытирает глаза платком. А с Неглинной, улицы Дзержинского, из-за Собора Василия Блаженного, из Замоскворечья все идут небольшими и большими группами люди.
Русая девушка в сером пальто кричит нам:
- Мы здесь первыми!
Это артистка Людмила Слижинская. С ней рядом диспетчер московского трамвая Зоя Беренчук, студентка Московского медицинского института Лида Кустачи, конструктор завода имени Сталина Яблонский. Еще час назад они не знали друг друга. Сейчас, обнявшись, они стоят тут в общей радостно возбужденной толпе и поют:
"Дорогая моя столица, золотая моя Москва".
А в небе уже начинает рассеиваться ночная тьма. С рокотом проносятся над Кремлем самолеты. Они делают два широких плавных круга, как бы салютуя Победе.
Нигде не спят сейчас, ни в домах, ни на фабриках и заводах. На Центральном телеграфе через полчаса после известия о победе собрались сотни людей. Они спешат поздравить своих родных, поделиться счастьем этих минут.
Краснофлотец Олег Прокофьев, волнуясь, пишет телеграмму полковнику Боярову на Северный флот.
- Я его приемный сын, - говорит он телеграфистке, - мы вместе были на фронте. Нельзя ли "молнию"? - умоляет он.
Старший лейтенант Игорь Владименко - инвалид войны. Под распахнутой шинелью среди воинских наград - медаль "За оборону Ленинграда". Он потерял ногу в боях при прорыве блокады, под Мгой. Теперь он спешит послать телеграмму отцу в одну из артиллерийских частей Красной Армии.
- С Победой, с праздником! - эти золотые слова летят сейчас в Свердловск и Омск, в деревню Кольцовка и в Сарабуз, в Среднюю Азию и на Кавказ. И почти каждый спрашивает, нельзя ли дать телеграмму в Берлин, просто в Берлин, чтобы поздравить тех, кто довершил Победу?!
В родильном доме №14 у Крестьянской заставы все охвачены радостным волнением. Первым родился здесь в час победы сын у Ольги Васильевны Станкевич. Мальчик, которого она нарекла Виктором.
Курсанты Высшей военной школы ПВО Красной Армии, прослушав сообщение, достали гармонь. Возникли песни. Дежурный по гарнизону майор тов. Н. Иванов записывает в ежедневном рапорте:
"Доношу, что во время моего дежурства произошло важное историческое событие: славной победой советского оружия закончилась Великая Отечественная война".
Через час мы снова на Красной площади. Здесь те же непрерывные потоки москвичей. На площади начинаются пляски и танцы.
Рассвет быстро прогоняет остатки ночи. Яркокрасное зарево зажглось на востоке, открывая день - День Победы.
|
|
| ||||||||||||